Чт, 28.03.2024, 19:54

Сайт для тех, кто учится и учит

  
Главная | Регистрация | Вход Приветствую Вас Гость | RSS
Меню сайта
Главная » 2009 » Январь » 11 » Толстой Л.Н. Анна Каренина
Толстой Л.Н. Анна Каренина
17:17
Можно бесконечно долго и много говорить об этом произведении Л.Н. Толстого. Итак, немало критиков и исследователей сделали себе на этой книге неплохую карьеру, написав не одну статью и диссертацию.
Для себя же я сделала следующий вывод: не стоит в детском возрасте читать этот роман - он будет непонятен. Не пережили люди в возрасте 13-16 лет тех, чувств, эмоций, страстей, не прошли они тех жизненных исканий, чтобы роман им был понятен. И он им непонятен и, как следствие, неприятен, и всё творчество Толстого до конца жизни вызывает если не отторжение, то нежелание с ним соприкасаться.
Это недетский роман, с недетскими страстями.
Читать "Анну Каренину" можно и нужно, пережив всеобъемлющую страсть, испытав чувство любви; поняв, что нужно искать свой путь и, возможно, этот путь приведёт к Богу.
Впечатления сумбурны, но в целом роман очень понравился, т.к. прочитала его как раз в тот жизненный период, когда многие проблемы, отражённые в книге, находили отклик в душе.
Ответа не было, кроме того ответа, который даёт жизнь на все самые сложные и неразрешимые вопросы. Ответ этот: НАДО ЖИТЬ ПОТРЕБНОСТЯМИ ДНЯ, т.е. забыться.
 
Главные качества Степана Аркадьича, заслужившие ему это общее уважение по службе, состояли, во-первых, в чрезвычайной снисходительности к людям, основанной в нём на сознании своих недостатков; во-вторых, в совершенной либеральности, не той, про которую он вычитал в газете, но той, что у него была в крови и с которою он совершенно равно и одинаково относился ко всем людям, какого бы состояния и звания они ни были, и, в-третьих, - главное - в совершенном равнодушии к тому делу, которым он занимался, вследствие чего он никогда не увлекался и не делал ошибок.
 
—Вот это всегда так! - перебил иго Сергей Иванович. — Мы русские всегда так. Может быть, это и хорошая наша черта - способность видеть свои недостатки, но мы пересаливаем, мы утешаемся иронией, которая у нас всегда готова на языке. Я скажу тебе только, что дай эти же права, как наши земские учреждения, другому европейскому народу, - немцы и англичане выработали бы из них свободу, а мы вот только смеёмся.
 
Все, его мать, его брат, все находили нужным вмешиваться в его сердечные дела. Это вмешательство возбуждало в нём злобу - чувство, которое он редко испытывал. "Какое им дело? Почему всякий считает своим долгом заботиться обо мне? И от чего они пристают ко мне?
Оттого, что они видят, что это что-т такое, чего они не могут понять. Если б это была обыкновенная пошлая светская связь, они бы оставили меня в покое. Они чувствуют, что это что-то другое, это не игрушка, эта женщина дороже для меня жизни. И это-то непонятно и потому досадно им. Какая ни есть и ни будет наша судьба, мы её сделали сами, и мы на неё не жалуемся, - говорил он, - в слове мы соединяя себя с Анною.  -Нет, им надо научить нас, как жить. Они и понятия не имеют о том, что такое счастье, они не знают, что без этой любви для нас ни счастья, ни несчастья - нет жизни", - думал он.
Он сердился на всех за вмешательство именно потому, чо он чувствовал в душе, что они эти все были правы. Он чувствовал, что любовь связывающая его с Анной, не была минутное увлечение, которое пройдёт, как проходят светские связи, не оставив других следов в жизни того и другого, кроме приятных или неприятных или неприятных воспоминаний. Он чувствовал всю мучительность своего и её положения, всю трудность при той выставленности для глаз всего света, в которой они находились, скрывать свою любовь, лгать и обманывать; и лгать, обманывать, хитрить и постоянно думать о других тогда, когда страсть, связывавшая их, была так сильна, что они оба забывали обо всём другом, кроме своей любви.
 
Когда она думала о сыне и его будущих отношениях к бросившей его отца матери, ей становилось так страшно за то, что она сделала, что она не рассуждала, а,как женщина старалась только успокоить себя лживыми рассуждениями и словами, с тем, чтобы всё оставалоь по-старому и чтобы можно было забыть про страшный вопрос, что будет с сыном.
 
Константин Лёвин, если б у него спросить, любит ли он народ, решительно бы не знал, как на него ответить. Он любил и не любил народ так же, как и вообще людей. Разумеется, как добрый человек, он больше любил, чем не любил людей, а потому и народ. Но любить или не любить народ как что-то особенное он не мог, потому что не только жил с народом. не только все его интересы были связаны с народом, но он считал и самого себя частью народа, не видел в себе и народе никаких особенных качеств и недостатков, и не мог противопоставлять себя народу.
...Сказать, что он знает народ, было бы для него то же самое, что сказать, что он знает людей. он постоянно наблюдал и узнавал всякого рода людей и в том числе людей - мужиков, которые он считал хорошими и интересными людьми, и беспрестанно замечал в них новые черты, изменял о них прежние суждения и составлял новые.
 
Я думаю, что двигатель всех наших действий есть всё-таки  личное счастье.
 
Притворство в чём бы то ни было может обмануть самого умного проницательного человека; но самый ограниченный ребёнок, как бы оно ни было искусно скрываемо, узнаёт его и отвращается.
 
Бог дал день, бог дал силы. И день и силы посвящены труду, и в нём самом награда. А для кого труд? Какие будут плоды труда? Это соображения посторонние и ничтожные.
 
Я давно вам говорю...что для того, чтобы не было скучно, надо не думать, что будет скучно. Это всё равно, как не надо бояться, что не заснёшь, если боишься бессонницы. Чтобы заснуть, надо поработать, и чтобы веселиться тоже надо работать.
 
Женщина - это главный камень преткновения в деятельности человека.Трудно любить женщину и делать что-нибудь. Для этого есть только одно средство с удобством, без помехи любить - это женитьба.
 
...в браке главное дело - любовь и что с любовью всегда будешь счастлив, потому что счастье бывает только в себе самом.
 
Том II
 
Лёвин находился в отношени к религии, как и большинство его современников, в самом неопределённом положении. Верить он не мог, а вместе с тем он не был твёрдо убеждён в том, чтобы всё это было несправедливо.
 
Нет, я не враг. Я друг разделения труда. Люди, которые делать ничего не могут должны делать людей, а остальные - содействовать их просвещению и счасию.
 
Я ничего не считаю, - сказала она (Анна К.),- а всегда любила тебя, а если любишь, то любишь всего человека, какой он есть, а не каким я хочу, чтоб он был.
 
Мне, главное, не хотелось бы, чтобы думали, что я что-нибудь хочу доказать. Я ничего не хочу доказать, я просто хочу жить, никому не делать зла, кроме себя.
 
Кто хочет иметь доходы, тот должен иметь хлопоты (нем. пословица).
 
Это наше русское равнодушие, - сказал Вронский, ...- не чувствовать обязанностей, которые налагают на нас наши права, и потому отрицать эти обязанности.
 
Он сам говорит, что желал бы верить. так отчего же он не верит? Верно, оттого, что много думает? А много думает от уединения. Всё один, один.
 
...он ужаснулся не столько смерти, сколько жизни без малейшего знания о том, откуда,для чего, зачем и что она такое. Организм, разрушение его. неистребимость материи, закон сохранения силы, развитие - были те слова, которые заменили ему прежнюю веру. Слова эти и связанные с ними понятия были очень хороши для умственных целей; но для жизни они ничего не давали, и Лёвин вдруг почувствовал себя в положении человека, который променял бы тёплую шубу на кисейную одежду и который  в первый раз на морозе, несомненно, не рассуждениями, а всем существом своим убедился бы, что он неминуемо должен мучительно погибнуть.
 
Вопрос для него состоял в следующем: "Если я не признаю тех ответов, которые даёт христианство на вопросы моей жизни, то какие я признаю ответы?"
 
Без знания того, что я такое и зачем я здесь, нельзя жить. А знать я этого не могу, следовательно нельзя жить", - говорил себе Левин.
"В бесконечном времени, в бесконечности материи, в бесконечном пространстве выделяется пузырек-организм, и пузырек этот подержится и лопнет, и пузырек этот - я".
Это была мучительная неправда, но это был единственный, последний результат вековых трудов мысли человеческой в этом направлении.
Это было то последнее верование, на котором строились все, во всех отраслях, изыскания человеческой мысли. Это было царствующее убеждение, и Левин из всех других объяснений, как все-таки более ясное, невольно, сам не зная когда и как, усвоил именно это.
Но это не только была неправда, это была жестокая насмешка какой-то злой силы, злой, противной и такой, которой нельзя было подчиняться.
Надо было избавиться от этой силы. И избавление было в руках каждого. Надо было прекратить эту зависимостъ от зла. И было одно средство - смерть.
И, счастливый семьянин, здоровый человек, Левин был несколько раз так близок к самоубийству, что спрятал шнурок, чтобы не повеситься на нем, и боялся ходить с ружьем, чтобы не застрелиться.
 
Когда Левин думал о том, что он такое и для чего он живет, он не находил ответа и приходил в отчаянье; но когда он переставал спрашивать себя об этом, он как будто знал, и что он такое и для чего он живет, потому что твердо и определенно действовал и жил; даже в это последнее время он гораздо тверже и определеннее жил, чем прежде.
 
Прежде (это началось почти с детства и все росло до полной возмужалости), когда он старался сделать что-нибудь такое, что сделало бы добро для всех, для человечества, для России, для всей деревни, он замечал, что мысли об этом были приятны, но сама деятельность всегда бывала нескладная, не было полной уверенности в том, что дело необходимо нужно, и сама деятельность, казавшаяся сначала столь большою, все уменьшаясь и уменьшаясь, сходила на нет; теперь же, когда он после женитьбы стал более и более ограничиваться жизнью для себя, он, хотя не испытывал более никакой радости при мысли о своей деятельности, чувствовал уверенность, что дело его необходимо, видел, что оно спорится гораздо лучше, чем прежде, и что оно все становится больше и больше.
 
Если добро имеет причину, оно уже не добро; если оно имеет последствие - награду, оно тоже не добро. Стало быть, добро вне цепи причин и следствий.
И его-то я знаю, и все мы знаем.
А я искал чудес, жалел, что не видал чуда, которое бы убедило меня. А вот оно чудо, единственно возможное, постоянно существующее, со всех сторон окружающее меня, и я не замечал его!
Какое же может быть чудо больше этого?
Неужели я нашел разрешение всего, неужели кончены теперь мои страдания?" - думал Левин, шагая по пыльной дороге, не замечая ни жару, ни усталости и испытывая чувство утоления долгого страдания. Чувство это было так радостно, что оно казалось ему невероятным. Он задыхался от волнения и, не в силах идти дальше, сошел с дороги в лес и сел в тени осин на нескошенную траву. Он снял с потной головы шляпу и лег, облокотившись на руку, на сочную, лопушистую лесную траву.
"Да, надо опомниться и обдумать, - думал он, пристально глядя на несмятую траву, которая была перед ним, и следя за движениями зеленой букашки, поднимавшейся по стеблю пырея и задерживаемой в своем подъеме листом снытки. - Все сначала, - говорил он себе, отворачивая лист снытки, чтобы он не мешал букашке, и пригибая другую траву, чтобы букашка перешла на нее. - Что радует меня? Что я открыл?
Прежде я говорил, что в моем теле, в теле этой травы и этой букашки (вот она не захотела на ту траву, расправила крылья и улетела) совершается по физическим, химическим, физиологическим законам обмен материи. А во всех нас, вместе с осинами, и с облаками, и с туманными пятнами, совершается развитие. Развитие из чего? во что? Бесконечное развитие и борьба?.. Точно может быть какое-нибудь направление и борьба в бесконечном! И я удивлялся, что, несмотря на самое большое напряжение мысли по этому пути, мне все-таки не открывается смысл жизни, смысл моих побуждений и стремлений. А смысл моих побуждений во мне так ясен, что я постоянно живу по нем, и я удивился и обрадовался, когда мужик мне высказал его: жить для бога, для души.
Я ничего не открыл. Я только узнал то, что я знаю. Я понял ту силу, которая не в одном прошедшем дала мне жизнь, но теперь дает мне жизнь. Я освободился от обмана, я узнал хозяина".
И он вкратце повторил сам себе весь ход своей мысли за эти последние два года, начало которого была ясная, очевидная мысль о смерти при виде любимого безнадежно больного брата.
В первый раз тогда поняв ясно, что для всякого человека и для него впереди ничего не было, кроме страдания, смерти и вечного забвения, он решил, что так нельзя жить, что надо или объяснить свою жизнь так, чтобы она не представлялась злой насмешкой какого-то дьявола, или застрелиться.
Но он не сделал ни того, ни другого, а продолжал жить, мыслить и чувствовать и даже в это самое время женился и испытал много радостей и был счастлив, когда не думал о значении своей жизни.
Что ж это значило? Это значило, что он жил хорошо, но думал дурно.
Он жил (не сознавая этого) теми духовными истинами, которые он всосал с молоком, а думал не только не признавая этих истин, но старательно обходя их.
Теперь ему ясно было, что он мог жить только благодаря тем верованиям, в которых он был воспитан.
"Что бы я был такое и как бы прожил свою жизнь, если б не имел этих верований, не знал, что надо жить для бога, а не для своих нужд? Я бы грабил, лгал, убивал. Ничего из того, что составляет главные радости моей жизни, не существовало бы для меня". И, делая самые большие усилия воображения, он все-таки не мог представить себе того зверского существа, которое бы был он сам, если бы не знал того, для чего он жил.
"Я искал ответа на мой вопрос. А ответа на мой вопрос не могла мне дать мысль, - она несоизмерима с вопросом. Ответ мне дала сама жизнь, в моем знании того, что хорошо и что дурно. А знание это я не приобрел ничем, но оно дано мне вместе со всеми, дано потому, что я ниоткуда не мог взять его.
Откуда взял я это? Разумом, что ли, дошел я до того, что надо любить ближнего и не душить его? Мне сказали это в детстве, и я радостно поверил, потому что мне сказали то, что было у меня в душе. А кто открыл это? Не разум. Разум открыл борьбу за существование и закон, требующий того, чтобы душить всех, мешающих удовлетворению моих желаний. Это вывод разума. А любить другого не мог открыть разум, потому что это неразумно".
"Да, гордость", - сказал он себе, переваливаясь на живот и начиная завязывать узлом стебли трав, стараясь не сломать их.
"И не только гордость ума, а глупость ума. А главное - плутовство, именно плутовство ума. Именно мошенничество ума", - повторил он. 
 
 
Просмотров: 1905 | Добавил: Olesya | Теги: классика, Анна Каренина, Литература 19 века, Толстой
Всего комментариев: 0
Добавлять комментарии могут только зарегистрированные пользователи.
[ Регистрация | Вход ]
Форма входа
Календарь
«  Январь 2009  »
ПнВтСрЧтПтСбВс
   1234
567891011
12131415161718
19202122232425
262728293031
Архив записей
Интеллектуальная поисковая система Nigma.ru
Друзья сайта
  • МГОУНБ
  • Электроный гражданин Мурмана
  • FAQ по системе
  • Инструкции для uCoz
  • Кулинарные рецепты
  • Статистика

    Онлайн всего: 1
    Гостей: 1
    Пользователей: 0
    Словари русского языка
    www.gramota.ru
    Рейтинг сайтов
    Copyright MyCorp © 2024