Так уж повелось, что критики, литературоведы да и собратья по перу раз и навсегда причислили Твардовского к поэтам без стихов о любви. “Твардовский был редким большим поэтом без стихов о любви. Но вся его поэзия была исповедью в мучительной любви к своему народу” [2, 521]; “О любви – строчки нет” [4].

Если с констатацией того, что поэзия Твардовского “была исповедью в мучительной любви к своему народу” нельзя не согласиться, то заключение, что Твардовский – “поэт – без стихов о любви”, позволим себе поставить под сомнение. Прижизненное пятитомное собрание сочинений поэта открывает стихотворение “В глуши”:

До заморозка в город не пробиться

Сквозь неживой болотный полукруг.

Как редко залетающие птицы,

Доходят письма из любимых рук…

В 1927 году Твардовский написал стихотворение “Невеста” (“Юный товарищ”, 1927, 18 мая), через девять лет переработанное и опубликованное в ином расширенном варианте в газете “Рабочий путь” (1936, 28 августа):

Мы с тобой играли вместе,

Пыль топтали у завалин.

И тебя моей невестой

Все, бывало, называли.

Мы росли с тобой, а кто-то

Рос совсем в другом краю

И в полгода заработал

Сразу всю любовь твою…

Вся ты им живешь и дышишь,

Вся верна, чиста, как мать.

Ничего тут не попишешь,

Да и нечего писать…

Пусть он смелый,

Пусть известный,

Пусть еще побьет рекорд,

Но и пусть мою невесту

Хорошенько любит,

Черт!

Нарочито грубоватая безыскусно лукавая концовка невольно напоминает известные с юности более возвышенные строчки:

…Я вас любил так искренно, так нежно,

Как дай вам бог любимой быть другим

равно, как и написанные спустя более века нашим современником:

…Да будет мужественным твой путь, да будет он прям и прост.

Да будет во мгле для тебя гореть звездная мишура,

да будет надежда ладони греть у твоего костра…

Да будет могуч и прекрасен бой, гремящий в твоей груди.

Я счастлив за тех, которым с тобой, может быть, по пути.

(И. Бродский «Прощай, позабудь…», 1957).

В стихах Твардовского неожиданные встречи напоминают о своем, потаенном, глубоко интимном: …Девчонка стоит у колодца, Она обернется, я знаю, И через плечо улыбнется, Гребенку свою поправляя. Другая мне девушка снится, Но я не боюсь порицанья: Спасибо и вам, озорница, За ваше вниманье а иные отсылают к широко известным сюжетным зарисовкам XIX века. Так, к примеру, строки стихотворения “Шофер”:

…И девчонка у колодца

Скромный делает кивок.

Журавель скрипит и гнется,

Вода льется на песок.

Парень плавно, осторожно

Развернулся у плетня.

- Разрешите, если можно,

Напоить у вас коня.

Та краснеет и смеется,

Наклонилась над ведром:

- Почему ж?

Вода найдется.

С вас и денег не возьмем

Где-то виделись, сдается?..

- А вода опять же льется,

Рассыпаясь серебром…

На околице воротца

Открывает старый дед,

А девчонка у колодца

Остается,

Смотрит вслед:

Обернется или нет?..

Что это? Зародившаяся симпатия, предвкушение любви или любовь с первого взгляда? Стоит прочесть эти строки, как тут же всплывают в памяти:

Помню, я еще младешенька была.

Наша армия в поход далекий шла.

Вечерело. Я стояла у ворот,

А по улице все конница идет.

Тут подъехал ко мне барин молодой

- Угости, напой красавица водой.

Он напился, крепко руку мне пожал,

Наклонился и меня поцеловал.

Долго я тогда смотрела ему вслед,

Помутился предо мною белый свет.

Всю–то ноченьку мне спать было невмочь.

Раскрасавец барин снился мне всю ночь…

Тема любви, первого светлого юношеского чувства затронута Твардовским в стихотворениях “На свадьбе”, “Здравствуй, сверстница и тезка…”, “Размолвка”, “Соперники”.

Однако не следует думать, что любовь в лирике Твардовского всегда безоблачна. Отнюдь нет. Ничто человеческое ей не чуждо, в том числе и разлука:

…Поперек реки широкой

Был проложен путь прямой.

Той дорогой, той дорогой

Я ходил к тебе зимой…

Выйду, выйду напоследки,

Ой, как воды высоки,

Лед идет цепочкой редкой

Серединою реки.

Высоки и вольны воды.

Вот пройдет еще два дня

- С первым, с первым пароходом

Ты уедешь от меня.

(“Ледоход”)

В поэзии Твардовского мы не найдем бурных страстей “на разрыв аорты”, нам и в голову не придет представить себе, чтобы лирический герой Твардовского обратился к любимой им девушке со словами: “Сто раз целуй меня и тысячу, и снова // Еще до тысячи, опять до ста другого, // До новой тысячи, до новых сот опять”. Ссоры и примирения происходят не столь мучительно и бурно, как у героев Горация. Никаких мучительных страстей в поэзии Твардовского мы не встретим, нет у него и душераздирающих сцен расставания.

Мы на свете мало жили,

Показалось нам тогда,

Что на свете мы чужие

Расстаемся навсегда.

Ты вернулась за вещами,

Ты спешила уходить

И решила на прощанье

Только печку затопить.

Занялась огнем береста,

И защелкали дрова,

И сказала ты мне просто

Дорогие мне слова.

Знаем мы теперь с тобою,

Как любовь свою беречь.

Чуть увидим что такое

- Так сейчас же топим печь.

“Топим печь” отнюдь не означает топки печи в буквальном смысле этого слова. Не о “занявшейся огнем бересте” и “щелкающих дровах” речь. Скорее всего, поэт пишет о “потаенном сердечном тепле” (М. Петровых), незримой нитью связывающем две любящие души. Поэзию Твардовского, стихи о любви особенно, “отличает удивительно целомудренное, бережное отношение к женщине” [3, 65]. Характерная ее черта, свойственная, пожалуй, только Твардовскому, – последнее, решающее слово остается всегда за женщиной (“И сказала ты мне просто // Дорогие мне слова”). Особенно наглядно эта черта проявлена в двух его стихотворениях: “Я взволнован. Вот и снова…” и “Звезды, звезды, как мне быть…”. Поскольку первое из них относится к числу малоизвестных, позволим себе процитировать его полностью:

- Я взволнован.

Вот и снова

Мы одни с тобой в саду.

Твоего опять я слова,

Твоего ответа жду.

- Я б могла тебе ответить,

Но не в том, пожалуй, суть.

Без меня-то жить на свете

Ты ведь можешь как-нибудь?

- То есть как так жить?

Известно,

Перед жизнью все в долгу.

Жизнь бесценна и чудесна.

Жить, понятно, я могу.

- И прекрасно.

Так чего же

Ты хотел еще, дружок?

И живи себе, раз можешь.

Вот когда б ты жить не мог…

- Ну, а если б я ответил.

Если бы сказал я: да,

Не могу, мол, жить на свете,

Умираю.

Что тогда?

А тогда бы, верь мне, милый,

Говорю тебе, не лгу:

У себя бы я спросила

– Как, мол, я-то?

Жить могу?

Не менее категоричным вердиктом со стороны героини заканчивается и стихотворение “Звезды, звезды, как мне быть…”: …Полюбите так меня,

Чтоб вам трудно стало.

Чтобы не было для вас

Все на свете просто,

Чтоб хотелось вам подчас

Прыгнуть в воду с моста.

Чтоб ни дыма, ни огня

Вам не страшно было.

Полюбите так меня,

Чтоб я вас любила.

Не обойдена тема любви Твардовским и в поэмах. В семнадцатой главе Страны Муравии” читаем:

Молодым – любовь да счастье,

На поре невеста-дочь.

По двору Васек и Настя

Провожаются всю ночь.

Проведет он до порога:

- Ну, прощай, стучись домой.

- Нет, и я тебя немного

Провожу, хороший мой.

И доводит до окошка:

- Ну, прощай, хороший мой.

- Дай же я тебя немножко

Провожу теперь домой.

Дело близится к рассвету,

Ночь свежеет – не беда.

- Дай же я тебя за это…

- Дай же я тебя тогда…

Поэму “Василий Теркин” поэт писал “среди большой войны жестокой”, “в тяжкий час земли родной”. До любви ли, когда “бой идет святой и правый. // Смертный бой, не ради славы, // Ради жизни на земле”? До любви, потому как без любви не будет и жизни на земле.

То была печаль большая,

Как брели мы на восток.

Шли худые, шли босые

В неизвестные края.

Что там, где она, Россия,

По какой рубеж своя!..

Командир шагал угрюмо,

Тоже, исподволь смотрю,

Что-то он все время думал, думал…

- Брось ты думать, говорю.

Говорю ему душевно.

Он в ответ и молвит вдруг:

- По пути моя деревня.

Как ты мыслишь, политрук?..

Тут какой бы ни был строгий,

А сказал бы ты: “Зайдем…”

… А пришли туда мы поздно,

И задами, коноплей,

Осторожный и серьезный,

Вел он всех к себе домой…

Дети спят.

Жена хлопочет,

В горький грустный праздник свой,

Как ни мало этой ночи,

А и та – не ей одной…

Напоила, накормила,

Уложила на покой…1

Кончив сборы, разговоры,

Улеглись бойцы в дому.

Лег хозяин.

Но не скоро

Подошла она к нему.

Тихо звякала посудой,

Что-то шила при огне.

А хозяин ждет оттуда,

Из угла.

Неловко мне.

Все товарищи уснули,

А меня не гнет ко сну.

Дай-ка лучше в карауле

На крылечке прикорну…

(“Перед боем”)

Не отправиться ли и нам вслед за страдающим бессонницей бойцом, вспомнив по пути строки отнюдь не пуританского римского поэта:

Муза, остановись перед порогом Любви!

И без тебя у них потекут торопливые речи,

И для ласкающих рук дело найдется легко…

Есть в поэме и отдельная глава, так и озаглавленная: “О любви”: «…Дорогая Машенька, вчерашнего дня ждал с волнением. Решил сделать тебе подарок – написать тебе специальную главку “Теркина”. Глава получилась хорошая, так, по крайней мере, говорят все, так и самому кажется. Я спешил с ней, хотелось прочесть ее вечером 28-го, когда ты так или иначе была бы дома, может быть, у тебя кто-нибудь был бы, и вдруг бы ты услыхала эту главу – “О любви”. Но человек предполагает, а редактор располагает. Главу не успели пропустить через инстанции. Пришлось читать старое» [1, 163]. “На днях читал по радио последнюю главу – она не только посвящена тебе, но и родилась из мыслей о тебе. Читал ее с большим волнением, как будто ты сидела напротив стола…” :

Всех, кого взяла война,

Каждого солдата

Проводила хоть одна

Женщина когда-то.

Не подарок, так белье

Собрала, быть может,

И что дальше без нее,

То она дороже…

Взгляд последний этих глаз,

Что забудь, попробуй.

Обойдись в пути большом,

Глупой славы ради,

Без любви, что видел в нем,

В том прощальном взгляде…

Да, друзья, любовь жены,

- Кто не знал, - поверьте,

- На войне сильней войны

И, быть может, смерти…

Жены думают, любя,

Что иное слово

Все ж скорей найдет тебя

На войне живого…

В первой публикации (“Красноармейская правда”, 1943, 5 февраля) и последующих перепечатках глава печаталась без посвящения. Следует, кстати, заметить, что у Твардовского, за исключением двух коллективных (“Сто двадцать третьей ордена Ленина дивизии посвящается” и “Танковому экипажу братьев Пухолевич”), стихов с посвящением нет, хотя иные и имели своего адресата. Чтобы не быть голословными, позволим себе небольшое отступление.

23 июля 1965 года в редакции журнала “Новый мир” отмечалось 60-летие М. А. Лифшица. «23.VII.65. Сегодня “водосвятие” в честь Михаила Александровича Лифшица – ему 60 лет. Собрались в редакции в 5 часов – сначала было натянуто, потом разошлось. А. Т. прочел очень недурные стихи, которые, как он вспомнил, были у него в тетрадочке – он посвятил их М. А.». Имеется в виду стихотворение “Есть книги – волею приличий…”. Подаренный М. А. Лифшицу вариант несколько отличался от канонического, но в публикациях никакого посвящения ему предпослано не было.

И, наконец, поэма “За далью – даль” с главой “Москва... в пути”, в первой публикации (“Правда”, 1956, 3 июня) озаглавленной “Молодожены”:

…Читатель, может быть, припомнит

Молодоженов-москвичей,

Что в стороне держались скромно,

Дорогой заняты своей,

Своей безмолвною беседой

Про тот, наверно, край земли,

Куда они впервые едут

В составе собственной семьи.

Занятых собой молодоженов,

“рука с рукой – по-детски мило” стоящих у вагонного окна, вряд ли занимает суетный мир вагона:

…Они у крайнего окна

Стоят посередине мира

- Он и она,

Муж и жена

Своя безмолвная беседа

У этой новенькой четы…

(“Литературный разговор”)

После всего вышесказанного, трудно согласиться, что у Твардовского “о любви – строчки нет”. Есть, и не одна. Нет у него иного: откровенно эротических сцен, подглядывания в замочную скважину, смакования того, что является достоянием только двоих. Он всегда вовремя оставляет возлюбленных наедине. И в этом он – прямой продолжатель традиций “святой русской литературы” (Томас Манн), имеющий полное право предпослать своим стихам о любви строку Лермонтова: “… есть во мне к стыдливости вниманье” (“Сашка”)

1. Александр Твардовский. “Я в свою ходил атаку…” Дневники. Письма. 1941–1945. – М.: Вагриус, 2005.

2. Евтушенко Е.А. Строфы века. Антология русской поэзии / Е. А. Евтушенко. – Минск, 1995.

3. Никонова Т. А. Женщина в художественном мире А. Твардовского./ Т. А. Никонова // А. Т. Твардовский и русская литература: Сб. науч. работ, посвященных 90-летию со дня рождения А. Т. Твардовского: Мат-лы конференции.– Воронеж: Полиграф, 2000.