Проблема жанра тургеневского романа вообще и "Рудина" в частности рассматривается обычно, как переход от "старой манеры" (слова самого писателя) к новой, от повести к роману. В действительности дело обстоит гораздо сложнее. Еще в начале XIX столетия появились романы Загоскина, Нарежного, Лажечникова, но в большой литературе в сущности не было произведения, которое так же неоспоримо могло быть причислено к жанру романа, как, допустим, позднее "Анна Каренина". Наиболее крупными явлениями литературы были - роман в стихах, поэма в прозе, незаконченный "Арап Петра Великого", "Капитанская дочка" с обозначением "повесть", "Герой нашего времени", состоящий из повестей и новелл, распадающийся на две повести роман "Кто виноват?" и "Обыкновенная история" Гончарова. Западноевропейская традиция, великолепно известная Тургеневу, тоже не удовлетворяла писателя1.
В письме к П. Анненкову от 28 октября 1852 года Тургенев говорит о переходе, от старой манеры к новой. Как известно, первая попытка такого рода не удалась Тургеневу, и написанные им главы нового произведения были забракованы литературными друзьями и советчиками писателя, а потом и им самим. Как же представлялся Тургеневу жанр его нового большого произведения? Вот вопрос, который занимает нас в первую очередь.
Не вызывающий возражений ответ на него дан Б. Эйхенбаумом в комментарии к "Рудину": "Сам Тургенев назвал "Рудина" повестью и после журнала перепечатал его в 3-ей части "Повестей и рассказов" (1856), но в предисловии к тому III-ему своего "Собрания сочинений" 1880 года говорит о нем наряду с "Дворянским гнездом", "Накануне", "Отцами и детьми", "Дымом" и "Новью", тем самым как бы выделяя "Рудина" из числа других "повестей" и включая в серию "романов". Это результат ретроспективного отношения к "Рудину" - во время писания и печатания Тургенев, в противоположность брошенному им "роману" 1853 года, называет "Рудина" неизменно "повестью"2.
Как же в действительности обстоит дело? Автор книги "Теория романа" Б. Грифцов не причисляет к этому жанру "именуемые романами, но всегда, по своей покорной однотемности, остающиеся повестями произведения Тургенева"3. Положим, что Тургенева называли романистом и на Западе, но там в это наименование вкладывали не совсем тот смысл, что в России. Так, братья Гонкуры называют его "le grand et delicat romancier"4, но позже пишут: "... le roman "Eaux printanieres"5, причисляя к жанру романа даже "Вешние воды" - несомненную повесть. Однако современный французский исследователь творчества Тургенева А. Мазон утверждает, что "область тургеневского мастерства имеет свои определенные границы, и папки с рукописями нам с очевидностью показывают, каковы эти границы: Тургенев скорее рассказчик, чем романист"6.
По традиции, главное отличие повести от романа видели в том, что повесть будто бы, в противоположность роману, "продукт чистого вдохновения писателя, не притязающего здесь на решение каких-либо общественных проблем..."7 В том же смысле высказывается о романах Тургенева и М. Клеман. Такой критерий трудно признать достаточным для безоговорочного причисления "Рудина" к жанру романа; дело в том, что, согласно новейшим исследованиям советских ученых, и в повестях 50-х годов, предшествовавших "Рудину", художественное решение "вечных вопросов" не могло отодвинуть на задний план социальных проблем.
Попытаемся разобраться в этом вопросе с помощью некоторых наблюдений над формой. В повестях Тургенева рассказ о событиях часто ведется от первого лица, в романах же повествователем выступает сам автор. "Рудин" и здесь занимает промежуточное положение. Автор как будто держит все нити повествования в своих руках, но на каждом шагу замолкает, чтобы дать слово для рассказа о событиях своим героям: то Лежневу, то Рудину. Таким образом, никакого принципиального различия между ранними повестями и "Рудиным" усмотреть не удается. Разница здесь определяется степенью насыщенности произведений общественным содержанием да еще, пожалуй, глубиной психологического анализа характеров. По существу же и там и здесь Тургенев остается автором произведений социальных, психологических и философских, лишая нас возможности провести резкую грань между социальным романом и психологической повестью. Количественная разница вряд ли может служить надежным критерием в вопросах стиля, и "Рудин" предстает пред нами как произведение, занимающее в жанровом отношении промежуточное положение между повестью и романом8. Известно, что "Рудина" почти всегда называют романом, но это следует отнести на счет литературной традиции, которая идет от издания сочинений Тургенева 1880 года.
Чтобы уточнить жанр "Рудина", следует иметь в виду замечание некоторых исследователей о том, что это произведение мемуарное. Но этого мало. Размышления над вопросами композиции проливают дополнительный свет на сложную проблему жанра. В самом деле, для чего в таком небольшом сравнительно произведении столь растянутая экспозиция? Вся первая глава с точки зрения сюжета здесь выглядит совершенно лишней. Роман смело мог начинаться со слов "Дом Дарьи Михайловны Ласунской считался чуть ли не первым по всей ...ой губернии" и т. д., которыми открывается глава вторая. Но дело-то в том, что все начало, с неприхотливым сельским пейзажем, с серией портретных зарисовок разных и по характеру, и по общественному положению людей, с обилием диалогов, с изображением нищей и темной жизни крепостных, - вся первая глава овеяна тем неповторимым ароматом, которым дышит каждая страница "Записок охотника".
Наглядно показаны писателем нищета и разорение крестьян. Умирающая женщина говорит Александре Павловне: "...красавица-барыня, сироточку-то мою не оставь; наши господа далеко, а ты..." Оказывается, это своего рода "забытая деревня". На вопрос помещицы о самоваре крестьянка отвечает: "Самовар-то? Самовара у нас нету, а достать можно".
Перед глазами читателя развертываются картины ужасающей бедности. Недаром старик "взял в обе руки" сверток с чаем и сахаром. Недалекое еще литературное прошлое, как видим, цепко держало Тургенева, и это не случайность: ведь мы знаем, что писатель и позже, до конца своих дней, не раз возвращался к "Запискам охотника".
В литературе неоднократно отмечалось обилие в "Рудине" диалогов и монологов. Если сделать соответствующий подсчет, то окажется, что здесь реплики, монологи, письма - словом, прямая речь героев - составляют восемьдесят процентов всего текста, чего нет ни в одном произведении Тургенева. Весь "Рудин" выглядит поэтому как один огромный диалог, а описания и небольшие клочки повествования в его ткани - как вкрапления авторской речи в прямую речь действующих лиц, или, если угодно, как разросшиеся ремарки драматурга. С одной стороны, это - дополнительное свидетельство влияния "Записок охотника". С другой - это, конечно, свидетельство родственности "Рудина" драме.
О близости прозы Тургенева к драме не говорили никогда, зато, напротив, часто и охотно говорили о близости тургеневской драмы к прозе, что в конце концов почти одно и то же. Заявлял об этом неоднократно и сам Тургенев. Так, в предисловии к "Месяцу в деревне" в "Современнике" (1854) он писал: "Это, собственно, не комедия, а повесть в драматической форме. Для сцены она не годится, это ясно; благосклонному читателю остается решить, годится ли она в печати"9; в предисловии к изданию "Сцен и комедий" он повторил то же самое (Полн. собр. соч., т. X, 1898, стр. 3).
В законности существования таких пьес для чтения писатель никогда не сомневался. В предисловии к парижскому изданию трагедий Пушкина (1862), переведенных на французский язык Тургеневым и Луи Виардо, читаем: "Pouchkine n'a jamais rien ecrit pour la scene, pour la representation theatrale; il a seulement donne a quelques sujets la forme dialoguee, la forme dramatique"10. Недаром и в заглавии книги, в соответствии со своей концепцией "драмы для чтения", Тургенев поставил не "Oeuvres dramatiques" как автор первого перевода пьес Пушкина на французский (1858), а "Poemes dramatiques".
Трудно решить, насколько искренен был Тургенев, говоря о непригодности своих пьес для сцены. Во всяком случае, то обстоятельство, что в 32-летнем возрасте писатель навсегда бросил серьезную драматургию, утверждает нас в этой мысли. Теперь все согласны, что театр Тургенева намного опередил свое время и стоит в русской драматургии как непосредственный предшественник лирических драм Чехова, но в какой мере сам автор понимал новаторское значение своего творчества - это большой и трудный вопрос. Во всяком случае, следует помнить, что после провала "Чайки" в Александрийском театре Чехов тоже мог бы остаться автором "пьес для чтения", если бы не изумительное искусство Художественного театра. У обоих писателей общее в драматургии прежде всего то, что их следует ставить прекрасно - или не ставить вовсе.
Тургенев был талантливым, тонким драматургом, причем как драматург он созрел значительно раньше, чем как прозаик: его "Месяц в деревне" создан прежде, чем были завершены "Записки охотника", за много лет до "Рудина" и "Дворянского гнезда". Поэтому можно говорить, что его драматургия оборвалась насильственно, из-за отсутствия благоприятной почвы в театре, но постоянная тяга к театру осталась.
Вот этот-то вкус к драме, заложенный, несомненно, в самых глубинах таланта Тургенева, в трансформированном виде переходит и в его прозу. Об этом говорят удачные инсценировки "Рудина", "Дворянского гнезда", "Накануне", а близость "Записок охотника" к написанным одновременно пьесам отметил еще П. О. Морозов.
Так случилось, что "Рудин" в значительной мере вобрал в себя многое от Тургенева-драматурга. Прежде всего он почти весь, как уже говорилось, написан в форме разговоров действующих лиц. Затем очень важно следующее наблюдением. Клемана: "Все действие остается сгруппированным вокруг четырех решающих дней..."11. Произведение, таким образом, "автоматически" распадается на акты. Далее, весь интерес действия, все развитие характеров выявляется не в авторском повествовании, но только в речах персонажей. И наконец, в "Рудине" имеется несколько чисто сценических моментов, сразу изобличающих в авторе талант драматурга.
После объяснения в саду, когда Рудин, услышав от Натальи "Знайте же: я буду ваша", уходит, писатель добавляет: "А между тем в сиреневой беседке тихонько раздвинулись кусты и показался Пандалевский. Он осторожно оглянулся, покачал головой, сжал губы, произнес значительно: "Вот как-с. Это надобно будет довести до сведения Дарьи Михайловны", - и скрылся". Как будто артист вышел на сцену, произнес реплику a parte и исчез. И характерно, что в обеих известных нам инсценировках "Рудина" это в высшей степени сценическое место сохранено, несмотря на то, что по ходу дела оно совершенно не нужно: дальше Наталья говорит Рудину, что это Пандалевский подслушал их и выдал.
Так оказывается, что в оболочке "повести" или "романа" скрываются компоненты драмы и, в меньшей мере, признаки оригинального жанра очерков "Записок охотника".
Что же все-таки представляет собою "Рудин"? Это самая большая из повестей или самый маленький из романов, наиболее драматизированное прозаическое произведение, к тому же с несомненным отпечатком влияния "Записок охотника". Не следует также забывать и мемуарной основы его сюжета. "Рудин", стоящий на рубеже "старой" и "новой" манеры, является своего рода энциклопедией жанров Тургенева (за исключением стихотворных).
Все изложенные данные говорят о том, что "Рудин" написан Тургеневым в разгаре его борьбы за создание социально-психологического романа, но осложнен его собственной повествовательной и драматической традицией. Назовем ли мы "Рудина" повестью, или драматизированной повестью, или социальным, психологическим и мемуарным романом, никакое из этих названий, взятое в отдельности, даже приблизительно не покроет всего жанрового многообразия произведения.
Синтетический жанр "Рудина" отражает становление новой романической манеры в творческом методе Тургенева.
1 См. об этом замечательное рассуждение в рецензии Тургенева на роман Е. Тур "Племянница" (Полн. собр. соч., XII, М. 1898, стр. 305 - 306).
2 И. С. Тургенев, Собр. соч., т. V, М. -Л. 1928, стр. 278, сноска.
3 Б. А. Грифцов, Теория романа, М. 1927, стр. 127.
4 Journal des Goncours, vendredi, 7 septembre 1883, v. VI, p. 273.
5 Ibid., lundi, 10 octobre 1887, v. VII, p. 216.
6 А. Mазон, Парижские рукописи И. С. Тургенева, М. -Л. 1931, стр. 61.
7 В. М. Фишер, Повесть и роман у Тургенева, сб. "Творчество Тургенева", М. 1920, стр. 3.
8 Пожалуй, единственным исследователем, безоговорочно причислившим "Рудина" к романам, был Н. Гутьяр (см. "Иван Сергеевич Тургенев", Юрьев, 1907, стр. 158 - 159)
9 Цит. по книге: Л. П. Гроссман, Собр. соч., т. III, M. 1928, стр. 209.
10 "Пушкин никогда не писал для сцены, для театрального представления: он только придал некоторым произведениям драматическую форму, форму диалога" (Poemes dramatiques d'Alexandre Pouchkine traduits du russe par Ivan Tourgueneff et Louis Viardot, Paris, 1862, p. 3).
11 М. К. Клеман, И. С. Тургенев. Рудин. Дворянское гнездо. "Academia", 1936, стр. 438.
Баевский В. "Рудин" И.С. Тургенева // Вопросы литературы. — 1958. — №2. — С.134-138.
|
